... Словно мне дали под дых. Было такое ощущение, что стукнули разок, а теперь
стоят, наблюдают: что будет делать девчонка, свалится – не свалится, заревет –
не заревет. А я просто уставилась в пространство. Я отупела, пока взмокшей
ладонью прижимала к уху холодную телефонную трубку, откуда несся обалдевший
голос сестры: - «...колеса сошли на обочину. Машина шла на большой скорости и
сбила ряд оградительных столбиков, прежде чем водитель сумел отреагировать,
стал вновь поворачивать «Москвич» на дорогу. При этом его развернуло...» Алло,
ты слушаешь? «При столкновении с автобусом «Икарус», двигавшимся навстречу, Цой
погиб». Алло, Цой погиб!
Я склонна не доверять газетам, но тут внезапно поняла, что все это серьезно.
Сработало какое-то тридцать десятое чувство. На следующий день позвонили друзья
из Москвы: «Слышала? Двадцать восемь лет – мы с ним ровесники были». И минут
пять – молчание, ничего не хотелось говорить. Еще через два дня
шестнадцатилетнюю подружку милиция отправила в инспекцию по делам
несовершеннолетних. Пришлось платить штраф «за порчу государственного
имущества», то есть за признание в любви к Цою и группе «Кино» на стенах Дворца
культуры.
Потом в прессе замелькал поток публикаций с высокими, красивыми, но холодными
словами, словно каждый журналист норовил ухватить (или отхватить?) сразу два
заячьих хвоста: и дань памяти воздать, и успеть лично засветиться в лучах
взорвавшейся и загоревшейся от этого еще ярче звезды. Тошнотворная парадная
шумиха, которую Цой так не любил. «Мама, мы все тяжело больны, мама, мы все
сошли с ума!» Я не была страстной поклонницей «Кино» и слушала «до дыр» записи
других групп, но... Никак не могу назвать чувство, которое я испытывала к Цою.
Уважение? Факт бесспорный, да существительное не то, сухое какое-то. Любовь?
Может быть, хотя это слово грозит прозвучать здесь на банальной ноте. Это было
то самое чувство, трепетное и болезненное, заставившее вздрогнуть от неожиданно
случившегося, от этой дурацкой трагической нелепости.
Не спалось. Не плакалось. Оцепенение...
Среди связок в горле комом теснится крик,
Но настала пора, и тут уж – кричи не кричи.
Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,
Как, шатаясь, бойцы об траву вытирали мечи
И как хлопало крыльями черное племя ворон,
Как смеялось небо, а потом прикусило язык,
И дрожала рука у того, кто остался жив,
И внезапно в вечность вдруг превратился миг.
И горел погребальным костром закат,
И волками смотрели звезды из облаков,
Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь
И как спали вповалку живые, не видя снов.
А жизнь – только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть.
Эй, а кто будет петь, если все будут спать?!
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать.
...Время прытью скачет дальше от августа девяностого, и мы живем, мы любим. А
все, или почти все, что успел сказать нам Цой, постоянно «крутится» где-то в
подсознании, в наших занятых головах. Его песни обладают уникальной
способностью – вселяться в человека навсегда, независимо от того, понравились
они или нет. И не потому даже, что Цой был талантливым поэтом или музыкантом.
Секрет, может быть, в том, что в песнях Виктора – и мы сами, и картинки
(скорее, не картинки, а черно-белые фотографии) далеко не цветной нашей жизни.
И если не каждый первый, то каждый второй «юный» узнает там собственную
информацию. Целое поколение девчонок и пацанов росло, сажая вместе с ним
«алюминиевые огурцы на брезентовом поле». И сколько этих самых огурцов еще
будет посажено!.. Не потому ли письма в редакцию все идут и идут рекой, поток
которой все не уменьшается? «Когда я думаю, что КИНО больше нет, я ощущаю, что
я одна в этом мире. Я жила песнями Цоя, они были для меня девизом, целью и,
главное, смыслом жизни». Галина Молодцова, г.Карталы.
«Я не фанатка, я просто любила песни Цоя. Жизнь пугает меня. Такой человек
погиб. Уж лучше бы я оказалась на его месте. Почему Бог так несправедлив? Нам
так нужен Виктор!» Алина Ш., г.Тимашевск. «Огромная просьба: напишите про
Виктора Цоя, талантливого поэта, музыканта и просто хорошего человека. Или хоть
стихи его напечатайте». Вячеслав Бондаренко, г.Киев. Такое впечатление, что наш
урбанизированный, задыхающийся мир-уродец в страшной сутолоке, где «снова в бой
каждый сам за себя», потерял один из своих последних, по-настоящему
одухотворенных человеческих ликов, хватился его, подслеповато щурится по
сторонам – да поздно, брат, вот какая штука...
Там, за окном,
Сказка с несчастливым концом,
Странная сказка.
А потом придет она:
Собирайся, скажет, пошли,
Отдай земле тело.
Ну а тело не допело чуть-чуть,
Ну а телу недодали любви.
Странное дело...
Сигарета в руке, чай на столе.
