Действительно,
схема предельно проста. И газ синим цветком горит. Я сижу на кухне, маленькой,
задрипанной, но вполне уютной, «смотрю в чужое небо из чужого окна» и пытаюсь
вспомнить, когда впервые услышала КИНО. Пожалуй, осенью восемьдесят пятого
года, когда стала студенткой университета. «Ты выглядишь так несовременно рядом
со мной» - один молодой человек просто «достал» меня этой фразой, тем более что
рядом с ним я смотрелась действительно трущобной провинциалкой, свихнувшейся на
Макаревиче и «Воскресении» в то время, когда все молились на БГ. Потом началось
повальное увлечение КИНО. Но (необъяснимое дело!) на Цоя никто не молился. Цоем
просто жили и дышали.
Я люблю ночь за то,
Что в ней меньше машин,
Я люблю дым
И пепел своих папирос.
Я люблю кухни за то,
Что они хранят тайны.
Я люблю свой дом,
Но вряд ли это всерьез.
Я один, но это не значит,
Что я одинок.
Песни Цоя. Наверное, правильнее сказать, песни КИНО, но ведь тексты написаны им
– с виду простые, без псевдоинтеллектуальных вывертов, песни, которые были нам
так понятны и близки, которые мы постоянно слушали или напевали. И
закодированные символы расшифровывались с налета. Чай – тепло человеческого
общения, согревающее душу. Ночь – понятие и принятие одиночества как
естественного и нормального состояния человека, как данности от природы. Дождь
– извечный «зов в дорогу», не отпускающая необъяснимая грусть, тоска от
невозможности уберечь или уберечься от жестокостей и несправедливости жизни.
Битые стекла. Рваные брюки.
Скандал.
К черту зонт,
Теперь уже все равно.
Танец и дождь
Никогда не отпустят тебя,
В их мокром объятии
Не видно родное окно.
Он был из тех, немногих людей, кого не мог подкупить бытовой уют как самоцель.
Он тянулся к теплу духовного сопереживания и бежал от гримасничающей фальши.
«Закрой за мной дверь, я ухожу...» И опять «странный звук зовет в дорогу,
может, сердца, а может, стук в дверь». При этом, как он сам где-то говорил,
песни любил писать дома – рядом с женой Марианной и сыном Сашей. Оказывается,
чтобы быть странником, бродягой, скитальцем, совсем не обязательно в прямом
смысле «уходить», куда-то рваться, с кем-то биться... Он не желал бессмысленно
«воевать без особых причин», он пытался жить по другим законам и – упал,
«опаленный звездой по имени Солнце».
А я?..
А мы?..
В позапрошлом году – спасибо хозрасчету – группа КИНО выступала в Свердловском
Дворце спорта. Я собиралась из интереса, а заодно и по долгу службы,
прошмыгнуть за кулисы в поисках интервью с Виктором. До сих пор не знаю, что
больше повлияло на перемену моего решения: то ли давка бесчисленных поклонниц,
то ли измочаленный вид Цоя; в общем, я плюнула и пошла в раздевалку, решив
отложить беседу на другой раз. Я не знала, что другого раза никогда не будет...
Но что же я, да и все мы, разнылись? Галя Молодцова, ради Бога, только не делай
глупостей! В конце концов, «смерть стоит того, чтобы жить». Чай допит, сигареты
кончились вместе с талонами на них. Одеваюсь и выключаю свет. Куда? Вперед, и –
выше нос!
Темные улицы
Тянут меня к себе.
Я люблю этот город,
Как женщину Икс...
Я знаю, что здесь
Пройдет моя жизнь,
Жизнь в стеклах витрин,
Я растворяюсь в стеклах витрин.
И не надо возводить Виктора Цоя в великомученики. Когда же мы, наконец,
отделаемся от привычки сколачивать людям гробы при жизни и щедро раздаривать
памятники после смерти?.. Не лучше ли вместо суеты спросить себя о том, о чем
Цой спрашивал постоянно:
Дом стоит, свет горит,
Из окна видна даль.
Так откуда взялась печаль?