Когда я
слышу классическую песню, я ее узнаю. И когда люди, практически никому не
известные, садятся и поют подряд набор классических песен, - это вводит в
полное остолбенение. Я оттуда уехал с мыслью о том, что нужно немедленно
поднимать Тропилло и, пока вот это чудо фун- кционирует,- его записывать. И
нужно это делать прямо сей- час. С этого, собственно, все и началось.
Тропилло как очень чуткий тоже человек, естественно, поднялся, и мы начали
записывать "45". То есть записывать- то начали они,а я просто стоял у
руля, потому что мне хоте- лось эту музыку перенести в том виде, в котором я ее
слышал. Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось,
ему хотелось рок-н-ролльного звука, звука КИНО, который появился впоследствии.
Но за неимением людей, за моим неумением сделать и их неумением объяснить, чего
же они хотят, получилось "45", и я очень счастлив, что имел честь
принимать в этом участие.Я получил огромное удовольствие от этой работы. Когда
стоишь за пультом и видишь, как все это из потенциальной песни превращается в
песню на пленке,-это совершенно фантастическое переживание, и я старался просто
ничего не испортить.
Естественно, мы общались и во внерабочее времяю Цой с Рыбой часто ко мне
приезжали, и мы обсуждали теорию и практику рок-н-ролла. А поскольку как раз
тогда были в ходу "новые романтики": ДЮРАН ДЮРАН, УЛЬТРАВОКС и все
остальное, - то приблизительно из этого мы и исходили. Мы толковали о том,
каким образом песням и этому методу очищения, который в принципе стоит за любой
хорошей группой, дать максимально яркое выражение, чтобы люди могли это
воспринять сразу. В тот период, когда Витька играл с Рыбой, эту "новую
романтику", понятую и принятую абсолютно напрямую, они воплощали,
насколько это было возможно и в жизни. Я помню, что была такая идея первой
обложки КИНО: они во фраках, в жабо, с пистолетами на купчинской какой-нибудь
пустоши, дома вот эти сзади одинаковые... Просто отчаянно хотелось жизни
настоящей вместо суррогата. Отсюда-то были и жабо, и все остальное, что они
тогда делали. И это было абсолютно правильно. Из этого потом возникла песня
"Новые романтики" на "Начальнике Камчатки".
Я опять-таки совершенно не помню... По-моему, вся эта эпопея с Брюсом Ли
началась гораздо позже, когда они с Марьяной уже жили на Блюхера. Да, кажется,
это был день рождения Марьяны, и мы с Людкой приехали к ним на Блюхера.
Наверно, это было впервые, когда мы приехали к Витьке домой. И как-то так нам в
тот день повезло, что хватило денег купить мешок красного вина. Я никогда в
жизни не пил так много красного вина, как тогда. Я сухое вино вообще не очень
люблю, но оно было дешево, а денег на портвейн тогда не было. И когда я увидел
у Витьки на шкафу изображение Брюса Ли, я обрадовался, поскольку уже есть о чем
говорить, это уже знакомый элемент, помимо всей этой "новой
романтики", "самошутов" и "херолетов". Такие слова
тогда Лешка с Витькой изобретали, чтобы обозначить свою грань постижения. Какое
- то время этот метод "новой романтики" назывался
"самошутством". Не до конца знаю, откуда это слово происходит, но
слово хорошее.
А Брюс Ли оказался очень уместен, и там еще нунчаки висели на стене. Я сам к
этому времени уже года два, приезжая в Москву к Липницкому, садился и, не
отрываясь, пересматривал все фильмы с Брюсом Ли, какие только в тот момент
оказывались в доме. А "Войти в дракона" - главный брюсовский фильм -
смотрел как минимум раз пятнадцать. Я за нунчаки сразу схватился, порадовался
любимому оружию, и Витька показал, что он с ними делает. А получалось у него
это здорово. То ли в крови что-то было, то ли что - но это производило
впечатление блестящее - почти Брюс Ли! У Витьки было правильное выражение лица,
и нунчаки стояли хорошо. И будь я, скажем, разбойником, то, встретив такого
человека на улице,я бы подумал - приставать к нему или нет - настолько это было
впечатляюще. Под Брюса Ли и нунчаки мы вино-то все и выпили. И впали в такое
особое медитатив- ное состояние, замешанное на "новом романтизме",
Брюсе Ли и китайской философии.
Тогда же или чуть позже нам в руки попала книга про "Ветер и Поток".
Это было такое движение в среде китайских мыслителей, как принято говорить у
нас. Движение состояло в том, что мыслители нажирались в стельку и старались
постоянно поддерживать это состояние, применяя еще рас- ширяющее сознание
средство в виде грибов. И в таком состоянии писали стихи. Насколько я помню, трезвыми
им было западло писать стихи. Или они просто не могли. Мы были потрясены такой
схожестью взглядов между нами и этими товарищами из "Ветра и Потока"
и вознамерились испробовать этот метод. После чего каждую пятницу, поскольку
детей еще не было и все были свободны,мы закупали на сколько хватало денег
вина, но не меньше ящика - обычно из расчета четыре бутылки на человека,а
получалось больше - хорошо,- и ехали к ним. Продолжалось это довольно долго -
несколько месяцев, наверно. Наливались чаши с вином, пускались по воде. К
сожалению, реки не было рядом, поэтому приходилось в ванне пускать,когда
добирались до ванны. И в общем и целом, мы достигли полного духовного единства
с "Ветром и Потоком". Правда, я за это время там ни одной песни не
написал, хотя мы даже вместе с Витькой пытались что-то сделать,но, видимо,
слишком разные духи через нас говорили, и вместе у нас ничего не получилось. Но
пара заготовок с той поры у меня до сих пор еще в голове лежит.
Наверное, людям, которые Витьку не знают, сложно представить, что мальчик,
который в то время учился в ПТУ на резчика по дереву, что называется
"необразованный", был на вполне сносном уровне знаком с древней
китайской культурой. Можно было спокойно бросаться именами, рассуждать о
самурайском кодексе. В общем, о чем мы говорили, мы знаем.
