Вообще, Цой
был одним из моих любимцев. Пока я работала в рок- клубе, я всегда старалась не
выказывать своих пристрастий - это было запрещено. Там все должны быть
одинаково любимыми. Но он входил в число тех немногих, кто вызывал симпатию
каждой своей работой. Даже такие, на первый взгляд пустячки, как "Это не
любовь", мне все равно нравились тем ироничным отношением к самому себе,
которое там все время проглядывает. Я очень боюсь людей, которые принимают себя
слишком всерьез. Это рано или поздно плохо заканчивается и для них, и для тех,
кто с ними связан. А у Вити этого не было. Но "Группа крови",
"Звезда по имени Солнце" и, конечно, "Начальник Камчатки" -
это мои самые любимые альбомы. И последний - не потому что он последний, а
потому что там очень много серьезных вещей, и Цой в нем раскрывается совершенно
по-новому. Он там какой-то не восточный, я бы сказала. Очень русский получился
альбом, с какими-то даже фоль- клорными мотивами. Поэтому я не верю в то, что
он сделал все, что мог. Даже по этому последнему альбому чувствуется, что тут
только что-то началось - совсем другое, новое. Оно еще даже не раскручено,
только наметки, отдельные моменты, из которых мог вырасти совсем другой стиль.
Последние годы Витя много надежд связывал с кино. Как-то еще в клубе, за кофе,
у нас зашел об этом разговор. Он тогда жутко ругал Соловьева, говорил, что тот
ничего не смог сделать из такого бла- годатнейшего материала. У меня, честно
говоря, тогда мелькнула мысль, что этот благодатнейший материал - Африка и он.
Цой расска- зывал, что снимается в новом фильме, у Рашида Нугманова, и там все
будет по-другому, глубоко и серьезно. Но когда он мне, с трудом подбирая слова,
пересказал содержание будущего фильма, я, честно говоря, подумала, что ничего
серьезного там не будет. Туфта какая- то: несчастная девочка, наркотики... Цой
очень гордился своей работой в "Игле" и в какой-то момент осознал
себя именно актером. Он хотел и впредь заниматься кино.
Я в его смерть сразу поверила. Даже как будто почувствовала ее. Пятнадцатого
августа с утра в голове одна "Группа крови" вертелась. Просто кошмар.
А еще я на даче цветочки разные сажаю, и мне на рынке вместо белых лилий в том
году подсунули какую-то дрянь. Вы- росло Бог знает что. Пятнадцатого утром
вышла в садик, и мне просто по глазам ударило: на одном из этих кустов
распустились два цветка - ядовито-желтые с черными пятнами, очень красивые.
Почему-то сразу вспомнился фестиваль восемьдесят четвертого года и Цой. Он
тогда выступал в желтой куртке с такими крыльями - "Фильмы" как раз
пел. То есть просто имя "Цой" в мозгу зажглось. А потом мне отец
сказал, что он погиб. Отец у меня все время радио слушает. Можно к этому
относиться как к мистике, но такого со мной никогда не было.
Кстати, о желтом цвете. В день похорон мы с мужем Валентином везде искали розы.
Мне почему-то именно их хотелось принести. Потом Марьяна сказала, что розы были
единственными цветами, которые любил Цой. А сама она, как выяснилось, все утро
искала желтые цветы. Я тогда внутренне вздрогнула и спросила, почему именно
желтые? Оказа- лось, что у Вити было совершенно фантастическое пристрастие к
жел- тому цвету. Марьяна сказала, что на Востоке - это символ вечности, и Цой
очень любил желтые свитера, шарфики, цветы, все что угодно.
Много позже он мне приснился. Будто какая-то компания сидит, и Цой пришел. Я к
нему стала приставать с вопросами: как там? А он сидел молча и только улыбался
как-то очень светло. И был он такой, каким навсегда остался в моей памяти: в
длинном черном пальто, в желтом свитере, который ему Марьяна связала, черных
штанах и желтом шарфике...
У нас почему-то принято считать, что если человек рано уходит... Как Шукшин
сказал о Есенине в одном из рассказов: мало пожил, но прожил ровно с песню. Не
знаю. Дело даже не в том, что Цой погиб очень молодым человеком. Я считаю, что
у него еще был очень большой творческий запас. Поэтому мне кажется, что это
самая печальная и трагическая ошибка кого-то там, кто над нами.
