С кем
никогда не ладил Виктор, так это с начальством. Общения с руководящими
товарищами у него не получалось ни под каким видом. Один такой случай рассказал
Анатолий Соколков. Когда Цой не получил удостоверения об окончании курсов для
кочегаров (несколько раз не был на занятиях из-за гастролей), они с Соколковым
решили сходить к начальнице.
Анатолий
Соколков: "У него была такая особенность - он не мог общаться ни с каким
начальством. Независимость натуры или еще что... Но это очень действовало на
нервы всем начальникам. Ну, говорил там "да", "нет" - но
нормально, не было никаких высокомерных жестов. Человек просто сидел,
разговаривал, но сразу возникало неприятие - у тех людей, у которых много
формализма в голове. Если бы я в той ситуации просто пошел один к нашей
начальнице - хорошая была тетка, - то было бы все нормально. Но мы пошли с
Витькой, это подействовало им на нервы, и они просто наотрез отказались".
Цою также
страшно не нравилось, когда к нему "лезли в душу", надоедали пустыми
вопросами, навязывали ему приятельские отношения, - как же, восходящая звезда!
Цой не любил интервью. Ему действовала на нервы разница между тем, что он
говорил журналисту, и тем, что потом было напечатано в газете. Виктор не любил
интервью еще и по причине природной замкнутости. Его разговоры с залом после
выступлений были рекордными по своей краткости. Если спрашивали о чем-нибудь из
истории группы, еще можно было получить вразумительный ответ, но если кто-то
хотел выудить что-нибудь про самого Виктора, например про личную жизнь, то чаще
всего вопрос оставался без ответа или ответ был такой, что спрашивать больше не
хотелось. Как-то ему задали вопрос, что в окружающей действительности ему не
нравится. "Все", - коротко ответил Цой.
Цой мог не отказать корреспонденту, но,
проговорив с ним битый час, тот вдруг обнаруживал в своем блокноте или на
кассете диктофона односложные ответы, за которыми явно скрывалось нежелание
открываться в интервью. Иной раз Виктор
мог сказать прямо: "Это прессы не касается". Он с интересом
выслушивал вопросы, но отвечать на них не любил.
"Виктор
старался читать все письма, они очень много для него значили, он понимал, что
ему выпала особая миссия в жизни", - считает Джоанна Стингрей.
Действительно в последние годы Цой
получал массу писем, он их все читал, никогда не выбрасывал, но никогда и не
отвечал.
Виктор Цой
вынашивал песни "в себе". Об этом вспоминает много людей, знавших
его. Отец Виктора, например, даже считает, что эта его особенность забывать обо
всем, когда в уме рождалась новая песня, послужила причиной роковой
автомобильной катастрофы. Эту его особенность уходить в себя в , минуты
творчества отмечает и Юрий Белишкин:
"Репетировали
"киношники" очень мало. Я первое время страшно этому удивлялся. Я ни
разу не видел Виктора за сочинением песен. Знаете, как другие: пальцами
барабанят, что-то демонстративно шепчут, лихорадочно хватают лист бумаги. Он же
работал, отдыхал, смотрел видик (он очень много смотрел, нормально относился к
Шварценеггеру, а вот Сталлоне не любил), а столько песен написал. Когда, где,
как? Все внутри происходило. Отсюда, наверное, и желание побыть одному. Или с
друзьями. Я от него подхватил слово "душевные люди". Те, что достают,
душат вопросами, разговорами. Его такие личности здорово мучили..."
Александр
Титов: "Витька был уникальный человек, потому что в общении с ним никогда
не проскальзывали те мысли, которые вдруг появлялись в его песнях. В общении
все было гораздо проще, на уровне быта. Это всегда очень интересный и
таинственный знак. Думаю, у некоторых людей есть сильный механизм защиты, и они
постоянно контролирую творческий выброс. Во всяком случае, собственно о
творчестве мы никогда не говорили. Думаю, что я понимал и принимал его. У
Витьки был несомненный дар. Мне кажется, что Витька был творчески более
честным, чем Борька (Гребенщиков). Тот за счет своей эрудиции часто вуалировал
послание, которое у него есть в песне. Он очень талантливо это делал, очень
тонко. А Витька подавал более прямолинейно. И эти простые слова действовали еще
сильнее. Поэтому с Витькой у нас никогда не было разговоров о трактовках песен,
я его понимал безоговорочно. Работал он над каждой песней, просто погружаясь в
нее целиком. Проигрывал миллионы раз. Чаще всего дорабатывал какие-то
гармонические дела. А текст всегда был уже устоявшийся к тому моменту, когда мы
начинали работу над песней".
Осенью 1982
года Цой работает в садово-парковом
тресте резчиком по дереву, тогда же он увлекается резьбой нэцке (традиционный
вид японского искусства - небольшие фигурки из кости или другого материала) и
делает их настолько мастерски, будто учился этому искусству долгие годы у
восточных мастеров. Вырезанные фигурки он щедро раздаривал приходившим к ним с
Марианной домой друзьям.
Виктор
вообще сильно увлекался восточными культурами - китайской и японской. Борис
Гребенщиков вспоминает: "Наверное, людям, которые Витьку не знают, сложно
представить, что мальчик, который в то время учился в ПТУ на резчика по дереву,
что называется "необразованный", был на вполне сносном уровне знаком
с древней китайской культурой. Можно было спокойно бросаться именами,
рассуждать о самурайском кодексе. В общем, о чем мы говорили, мы знаем".
Интересовался
Виктор и "жизненным путем" Брюса Ли.
Константин
Кинчев: "Он хотел быть как Брюс Ли - кумир его". Артем Троицкий:
"Как-то мы с Цоем говорили о литературных и прочих кумирах, и я упомянул
своего любимейшего Дон Кихота".
"Нет,
это не мой персонаж, - сказал Цой, - он не сконцентрирован, он слаб".
Его персонаж
- Брюс Ли, великий мастер кун-фу, вставший в один ряд с легендами мирового
кино. Брюс Ли участвовал в безыскусных боевиках, но магия его присутствия по
своей силе не уступала великолепному воздействию Орсона Уэллса и Марлона
Брандо.
Б.Г. говорит
об этом его увлечении: "...вся эта эпопея с Брюсом Ли началась гораздо
позже, когда они с Марьяной уже жили на Блюхера. Да, кажется, это был день
рождения Марьяны, и мы с Людкой приехали к ним на Блюхера. Наверно, это было
впервые, когда мы приехали к Витьке домой. И как-то так нам в тот день повезло,
что хватило денег купить мешок красного вина. Я никогда в жизни не пил так
много красного вина, как тогда. Я сухое вино вообще не очень люблю, но оно было
дешево, а денег на портвейн тогда не было. И когда я увидел у Витьки на шкафу
изображение Брюса Ли, я обрадовался, поскольку уже есть о чем говорить, это уже
знакомый элемент".
