Позже мы не
раз встречались в рок-клубе или общих компаниях, но я уже не лез с расспросами.
Я знал, что Цой именно таков и принимать его нужно таким. Мне до сих пор
неудобно перед ним за ту оценку "Звезды", которую я высказал ему
после первого прослушивания у Кинчева. До этого мы с Костей раза четыре
прослушали "Шестой лесничий", и "Звезда" почему-то не
"покатила". О чем я и сказал. Цой никак не прореагировал, но по лицу
Кинчева я понял, что допустил неосторожность. Позже, месяцев через восемь, на
дне рождения Гребенщикова, куда Цой заехал после концерта в СКК, чтобы
поздравить Бориса, я сказал ему, что беру свои слова насчет "Звезды" обратно
и спросил, не обиделся ли он. Витя усмехнулся и сказал, что нет. Как было на
самом деле - не знаю.
Последний раз видел его в Москве у Джоанны накануне презентации ее пластинки,
22 июня 1990 года, на следующий день после того, как Виктору исполнилось
двадцать восемь лет. Мы встретились в дверях - он уже уходил. Мы успели только
поздороваться. А шестнадцатого августа мне позвонил Коля Михайлов, президент
Ленинградского рок-клуба, и сказал, что вчера Вити не стало...
Часто ловлю себя на том, что направляясь куда-нибудь по делам, шагая по улице,
не напеваю даже, а совершенно машинально мысленно прокручиваю какой-нибудь
мотив Цоя, рефрен песни, строчку из нее. "Просто хочешь ты знать...",
например, или "Здравствуйте, девочки! Здравствуйте, мальчики!" И так
далее. Под эти слова и мотивы легко шагать, легко размышлять и, я сказал бы
даже, легко жить. Не потому, что в песнях Цоя полно оптимизма. Они достаточно
печальны, если говорить о них в целом. Но есть там легкость и простота дыхания,
есть приятие жизни такой, какова она есть, - не придуманной кем-то, не
вычитанной из книг, а со всеми ее неправильностями, случайностями и изломами.
Каждый из нас живет такой жизнью и почти каждому говорят, особенно в юности,
что так жить нельзя. "Но почему? Ведь я живу", - искренно и горестно
изумляется Цой в одной из ранних песен.
Каждая творческая личность несет в себе загадку. Это уже стало трюизмом. Не
меньшим трюизмом стало говорить о загадочности Цоя. Между тем,
"загадочность" - слово неточное применительно к Виктору, это реакция
публики на его внешнюю сдержанность, немногословность, на его нежелание
раскрываться в словах интервью перед журналистами. Но разве немногословный или
просто молчаливый человек всегда загадочен? Разве непременно в словах
содержится разгадка его натуры? Скорее, наоборот. Ведь язык, как известно, дан
нам, чтобы скрывать свои мысли.
Цой своих мыслей не скрывал. Только высказывал он их в песнях, а не перед
журналистами. И высказывал вполне определенно, открыто и искренно. Разгадка
любви к нему, на мой взгляд, заключается как раз в определенности человеческих
черт и качеств, которая подкупала при знакомстве с песнями Цоя и его ролями в
кино. Но одной опеределенности мало. Набор этих качеств был удивительно
созвучен времени - вот почему его так любили. В тот сложный период нашей
истории, когда на арену ее стали выходить свободные и независимые личности, Цой
лучше других соответствовал идеалу свободы и независимости. Он был суверенен -
это слово стало модным уже после того, как Цой явочным порядком утвердил свой
суверенитет в этой жизни. Он был независим не только от властей, но и от
обстоятельств жизни, от денег, от самой своей популярности. Это давало ему
возможность быть по-настоящему свободным и чувствовать себя уверенно и на
месте, куда бы ни забрасывала его судьба - в котельную, на съемочную площадку
или на нью-йоркские авеню.
Его принцип независимости, который не декларируется, а находит чисто образное
воплощение в песнях, не имеет ничего общего с принципом самоутверждения через
подавление других. Его сила - в духе, а не в кулаках. Может быть, здесь с
наибольшей силой выразились его восточные корни, ведь чудеса кун-фу или у-шу
невозможны без тренировки в первую очередь духа, а потом уже мышц. Его герой в
"Игле" умеет драться, но он дерется - защищая свою честь. Ни у кого
не повернется язык назвать его суперменом, но и слабаком он не будет никогда.
Мне кажется, что Витя был от природы чрезвычайно умен. Он обладал врожденным
вкусом и при всей своей гордости был крайне застенчив. И в творчестве, и в
жизни он, как мне кажется, воплощал принцип разумной достаточности. "Все,
что сверх того - все лишнее". Он минимизировал выразительные средства, он
минимизировал и человеческие отношения, оставляя и там, и там самое надежное и
проверенное.
Было бы крайне неуместно пускаться здесь в искусствоведческое занудство,
анализируя музыку и тексты. Они теперь таковы, каковы они есть - на все
дальнейшие времена, и других не будет. Я знаю, что многие из этих песен стали
любимы не только миллионами молодых людей, но стали и частью моей жизни. Иначе
я не стал бы писать этих слов. Мне приятно, что на искренность Витиных песен
лично я могу ответить искренностью своего отношения к его творчеству. Бывает,
что умом и языком хвалишь, а сердце остается равнодушным.
Увяли цветы на могиле, высохли девичьи слезы, но не умолкли песни. Согласимся,
что Виктор Цой прожил счастливую и яркую жизнь, в которой были безвестье и
слава, бедность и богатство, одиночество, семья, любовь. Единственное несчастье
его жизни в том, что она оказалась так непоправимо коротка. Но он успел
посадить дерево и спел об этом, он успел написать книгу своих песен, он успел
родить сына. Как говорят на Востоке, этих трех условий достаточно, чтобы
человек не зря прожил свою жизнь.
... В скорбный день похорон во дворе рок-клуба неизвестный молодой человек
сказал мне: "Вы должны написать о нем книгу". Я возразил, что знал
Витю недостаточно близко, это, наверное, сделают другие. И вот мы это сделали,
а как - судить не нам. Но мы старались быть честными и искренними в этой
работе, как был честен и искренен "последний герой" Виктор Цой.
