Сначала его главной темой были улица и свобода на ней жить. Он пел для себя и
себе подобных, гуляя по Питеру в девятнадцать – почти, как в детстве. Гуляя с
утра до вечера и каждую ночь... «Все говорят, что жить вот так, как я сейчас,
нельзя. Но почему? Ведь я живу...» В этих прогулках – «мокрые волосы взмахом
ладони – назад!», в этих прогулках – нахальный детский эпатаж «о мама, мама, я
бездельник!», в этих прогулках – неожиданная и тем более пронзительная лирика:
«Я знаю – мое дерево не проживет и недели. Я знаю – мое дерево в этом городе
обречено. Но я посадил дерево. Я посадил дерево. Мне кажется – это мой сын. Мне
кажется – это мой брат». Их было четыре – КИНО-45, КАМЧАТКА, ЭТО НЕ ЛЮБОВЬ и
НОЧЬ – логично перетекающих, вырастающих друг из друга альбомов. Герой
взрослел, делался жестче и ироничней, и тем обнаженней казались «открытые» вещи,
ловко запрятанные между чистой воды провокациями. Надо сказать, что тексты Цоя
всегда были предельно лаконичны и почти не содержали эпитетов и прилагательных,
строясь преимущественно на глаголах и существительных. Это сообщало
удивительную динамику, вообще трудно достижимую в русском поэтическом языке, и
лишало смысла тезис о том, что русский язык – в сравнении с английским – не
пригоден для рока. Однако Цой практически всегда с легкостью демонстрировал
обратное, и в простой ясности его текстов звучала выразительность как раз того
рода, что как бы закрепила за английским приоритет рок-языка. И все же при всем
лаконизме Цой часто бывал двусмыслен и редко позволял понять себя до конца. Он
вообще был отнюдь не дурак поиздеваться, и стороннему, случайному, чужому
слушателю нелегко было разобраться в его играх. Даже и в последнем, самом
страшном альбоме, конечно, заложена эта мина двусмысленности. Она в том, что
абсолютно безысходные в откровенности слова поются на настоящую как бы
поп-музыку, и этот щит настолько надежен, что и теперь многие склонны
пропускать мимо ушей обнаженную буквальность его слов – либо переносить смысл в
спасительный метафорический уровень. И в тех четырех альбомах в образе мальчика
питерских улиц, «неоромантика», полном иронии и насмешки, уже виден был смутный
абрис того, кто явился в великом альбоме ГРУППА КРОВИ. Этот альбом был
неожиданностью – по первому ряду можно сказать так: никто в нашем роке так
резко не менял имидж, вернее, ничей имидж не давал такой резкой прогрессии, не
имел столь стремительного продвижения сразу на много ступеней вперед. Нет,
конечно, еще до ГРУППЫ КРОВИ были две вещи, по которым можно было кое-что
заподозрить, почувствовать приближение метаморфозы – ПЕРЕМЕНЫ и СЛЕДИ ЗА СОБОЙ.
Первую вообще поняли как-то не так. Однажды Цой сказал: «Так получилось: как
только началась гласность, все как с цепи сорвались говорить правду. Это было
очень популярно. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но
люди по привычке пытались и здесь найти что-то эдакое. И в результате ПЕРЕМЕНЫ
стали восприниматься как газетная статья о перестройке. Хотя я ее написал
давно, когда еще и речи не было ни о какой перестройке, и совершенно не имел в
виду никаких перестроек...» Другой песней-предупреждением, обещавшим скорую метаморфозу,
была СЛЕДИ ЗА СОБОЙ. Помню, что, когда я первый раз услышала ее (в конце 1987
года, уже была рабочая запись ГРУППЫ КРОВИ, но сам альбом появился позже,
пересведенный и с другой композицией), она произвела на меня грандиозное
впечатление. Теперь говорят, что в этой вещи он каким-то жутким образом
предсказал собственную смерть, может, это так, и даже действительно так, но это
было весьма насмешливое предсказание. Я помню концертную запись СЛЕДИ ЗА СОБОЙ,
где в его голосе слышен едва сдерживаемый смех, к концу прорывающийся в текст
рефрена: «Папа! Следи за собой!» Странная песня. Над чем смеялся он, выходя к
новому виражу своей судьбы, уже одетый в черное, уже надменный и спокойный? Над
чем смеялся он и что говорил о себе, когда уже лопалась его старая шкура, и
расправлялись крылья, и близок был головокружительный взлет. Чуть насмешливые
предсказания рунических книг, двусмысленные и понятные лишь тем, кто знает, о
чем идет речь, прозрачное «да и нет» Дзена намеком просквозило в словах, спетых
с кривою улыбкой. А кто обещал, что будет легко? СЛЕДИ ЗА СОБОЙ! Он родился
заново невоюющим воином. Загадочная война, отзвук невидимой битвы зазвучал в
его песнях, и единственной удачей в бою стало «не остаться в этой траве». Он
уходил.
