В Коктебеле все было как надо. Море, солнце, пеший поход в Старый Крым, который
закончился в ресторане с невообразимо низкими, по нынешним меркам, ценами.
Серега не приехал за мной ни через два дня, ни через неделю.
Деньги таяли. Впрочем, мои закончились еще в поезде. Таяли деньги Марьяши и
Цоя. И вот тогда приплыл на пароходе из Гурзуфа Юра Густов (Витькин барабанщик)
и уговорил нас перебраться туда. В Гурзуфе, дескать, дешевле и веселее. Мы и
переехали.
Сошли на берег поздним вечером, переночевали на полу в какой-то комнатке на
спасательной станции, а утром отъезжающие домой москвичи, с которыми Юрка нас
познакомил, привели нас на постой к своим бывшим хозяевам, очень славным людям.
Это была достаточно молодая супружеская пара, характерная тем, что каждый из
супругов весьма охотно закладывал за воротник, но исключительно тайком друг от
друга. Но вместе с нами.
Цоя на тот момент почти никто не знал, да и знать, в общем-то, не мог. И тем
неожиданнее была встреча на бетонной набережной с неким панком из Симферополя
по прозвищу Рок-н-ролл.
Он сидел на парапете, лохматый, длинный, неуклюжий, нахлестывал гитару и,
блестя фиксами из нержавейки, самозабвенно орал что-то такое... В общем Джони
Ротен рядом с ним -мальчик из церковного хора. Вокруг стояли любопытные. Мы
тоже подошли.
- Это он на каком языке? - спросила тихонько Марьяша.
- По-русски, - снисходительно обронил Цой. - Это ж любому вьетнамцу ясно.
Наконец бард смолк. То ли песню допел, то ли просто устал. Открыл глаза,
уставился на Витьку и вдруг восторженно завопил, призывая в свидетели весь
пляж:
- Эй, босота! Это ж Цой! Да вы чо! Да вы щас обалдеете! Вить, спой, а?
Витька, немного смущаясь, взял гитару, задрал подбородок и запел про свои
алюминиевые огурцы. А потом - про транквилизатор.
-У-у-у... Транквилиза-тор... - подпевала толпа. Рок-н-ролл от восторга рухнул
прямо на бетон. Вне всякого сомнения, это был триумф.
МИДИИ
Деньги кончились. То есть абсолютно.
Но была аллея, которая шла вдоль набережной, от пивной к лагерю "Спутник».
Ближе к вечеру там собирался всевозможный народ, пил пиво, болтал, слушал
музыку, шатался и просто валялся на траве.
Нас уже многие знали и уважительно подносили. Но это вечером. А утром мы с Цоем
вставали пораньше и шли на эту самую аллею собирать бутылки. И ничего стыдного
в этом не было.
На вырученные деньги мы покупали хлеба, молока, банку консервов и шли кормить
завтраком наших девчонок.
- А сами-то вы чего не едите? - спрашивала Марьяша.
- Да мы позавтракали, - врал Цой.
- Куда сегодня пойдем?
- На Чеховский пляж!
Так называлась бухта, скалы которой под водой были густо облеплены мидиями. Мы
брали с собой кошелку, ныряли, наполняли ее мидиями, потом разводили между трех
небольших камней костерчик, клали сверху припасенный в укромном месте лист
жести и вываливали на него мидии. И ели. До вечера хватало.
ШТАНЫ
Продать с себя мне было нечего. Гардероб Цоя был не в пример богаче: помимо
джинсов у него были еще и шорты. В них, собственно, он и ходил. А посему джинсы
были беспощадно проданы. Но и этих денег хватило только на то, чтобы хоть
частично расплатиться с хозяевами и продержаться несколько дней.
Наш приятель Сергей за нами все не ехал.
Обсуждался вариант добираться домой стопом. Но был отвергнут.
- А я утверждаю, - невозмутимо изрек однажды Цой - что добро всегда побеждает
зло, а терпение сильнее самурайского меча.
И действительно, мне удалось наконец дозвониться до Курехина, отловив его в
доме у какой-то барышни, и он выслал нам денег на билеты. Хозяева отдали нам
паспорта, поверив на слово что осташуюся часть долга за проживание мы перешлем
им телеграфом.
По-моему, мы их обманули.
Впрочем, не помню. Это когда было-то...
А потом Витька Цой стал рок-звездой. А потом погиб, так и оставшись ровесником
для все новых и новых поколений молодых и красивых. Он для них свой. Теперь уже
навсегда.
